Г. А. Гололоб

ОПРОВЕРЖЕНИЕ БОГОСЛОВИЯ НАСИЛИЯ

Что такое богословие насилия?

Богословие насилия – это богословие, оправдывающее применение насилия в богоугодных целях. Оно пытается доказать, что у Бога нет иных способов достижения Своих интересов в этом мире, как посредством использования средств принуждения, будь они физические или психологические, естественные или сверхъестественные. Альтернативная этому взгляду точка зрения такова: Воля Бога не только выражается в осуществлении Его действий, но и в наделении их нравственным смыслом и разумном оправдании.

Богословие насилия не следует отождествлять с богословием силы. Божья честь отличается от присущих обычным смертным гордости и препирательству. Богу нет нужды «доказывать» Свое превосходство над людьми, поскольку это было бы равнозначно Его уязвимости. Бога нельзя уподобить восточному деспоту, ревностно оберегающему свои прерогативы власти при помощи жестоких расправ с любой оппозицией, у которого не существует различия между наказанием справедливым и своевольным.

Нам с детства известна русская басня «Слон и Моська» И.А. Крылова (кстати здесь вспомнить и другую – «Волк и Ягненок»). Она очень подходит для описания поведения Бога по отношению к угрозе Его власти. Слон спокойно реагирует на непрекращающийся лай неугомонной собачонки. Такой образ Бога вполне понятен и естественен, поскольку Он обладает не только силой, но и благородством. Когда же Творца миров изображают безудержно ревнивым властителем, не позволяющим никому в Его владениях рассуждать иначе, чем Он, тогда смысл басни кардинально изменяется: слон начинает метаться из стороны в сторону, пытаясь растоптать величественно молчащую Моську, которая лишь игриво уклоняется от Его посягательств. Воистину, уверенности в своей силе у слона тем больше, чем больше он дает свободы Моське.

Тем не менее сторонникам богословия насилия ближе по духу разговор о формальных признаках власти – «правах» Бога. Это позволило им обосновать тезис об абсолютной власти Бога, не ограниченной моральными Его качествами. В данном богословии Бог не только может делать, но и исключительно совершает в этом мире все, включая страдание и зло. Он не может терпеть рядом с Собой никакой другой воли, никакой другой свободы, даже в форме неосуществимого желания.

Так грехопадение Бог не допустил, а причинил, поскольку это демонстрирует Его власть над людьми. Сатана пал с Его не позволения, а принуждения. И, наконец, среди всех людей некоторые по Его суверенной воле не смогут избежать погибели. Их грехи здесь не причем, ведь весь вопрос во власти. Разумеется, сторонники богословия насилия не решаются говорить об этом столь откровенно, однако их представление о неотразимости Божьих действий в этом мире не допускает иных выводов.

Возникновение богословия насилия

Впервые, если не брать во внимание силовое насаждения христианства императором Феодосием, данный тип рассуждений появился у средневекового теолога Августина Гиппонского (354-430), кстати, юриста по профессии. Этот африканский епископ выступил с одобрением примененного императором силового подавления еретиков-донатистов. После объявления вне закона донатистов, Августин в 412 году заявил еще нечто странное: насилие в этом мире спасет еретиков от вечного наказания в мире будущем. "Многих нужно призывать к их Господину с помощью розог земных наказаний как дурных рабов и беглых невольников… Почему бы церкви не принудить своих заблудших детей вернуться к ней, коль эти заблудшие дети сами используют силу, чтобы погубить других" (Письмо №185).

Этим этот гиппонский епископ освятил и санкционировал использование католической церковью принуждения по отношению к инаковерию и неверию в виде средневековой инквизиции. Таким образом Августин первым в истории христианства заявил, что Бог принуждает людей к спасению: «Сия благодать, даруемая тайно сердцам человеческим по Божественной щедрости, никаким жестоким сердцем не отвергается» («О предопределении святых», 8.13). Получалось, коль Бог принуждает к спасению внутренне, христианин имеет право принуждать к нему внешним образом.

Создав из поддающихся специфическому истолкованию текстов Писания понятие все преодолевающей благодати, Августин столкнулся с вопросом объяснения случаев, когда воля Божья не достигалась (Мф. 23:37; Лк. 13:34; 1 Пет. 2:15; 5:16-18; 2 Пет. 3:9; Рим. 12:2; 1 Фес. 4:3; 1 Тим. 2:4). Не зная, как разрешить эту трудность, Августин предположил, что Бог решил спасти не всех людей, а лишь некоторых, в жизни которых Он и не проявляет настойчивости. Отсюда и его учение об избрании: «…становятся избранными: не те, кто избирается, потому что уверовал, но кто избирается, чтобы уверовать» («О предопределении святых», 17.34).

Коль противиться благодати Божьей невозможно, избранный не может отпасть от Бога (см. «О даре устояния», 1-33). Неотразимость благодати означала и то, что не существует такого понятия как допущение, поскольку Бог все лишь причиняет и не может позволить существовать тому, что противоречит Его воле. Но как же быть с грехами избранных? Августин ответил от имени Бога: "Ты хочешь грешить? Ладно, делай то, что тебе нравится... Только лица Моего не увидишь ты никогда" («Толкование на Псалом 127», 9). «Никогда», в его понимании, значило «никогда на земле».

Так было положено основание богословию насилия. Один из приверженцев этого учения Луис Беркоф, нисколько не смущаясь, цитирует высказывание Каниса о новаторской его сути: "Это является достоверным фактом, не знающим исключений и признанным всеми знатоками в этом вопросе, что все доавгустинские Отцы учили, что в усвоении спасения существует сотрудничество свободы и благодати" (Л. Беркоф. История христианских доктрин. – СПб. – 2000. – с. 227).

От преследования католического к преследованию протестантскому.

Учение Августина получило развитие в период Реформации и связано с личностью Джона Кальвина (1509-1564). Выходец из Франции, Кальвин получил приличное образование в Париже и Орлеане. С 1533 года, когда он примкнул к Реформации, он долго искал безопасного пристанища в Европе. Вскоре он опубликовал принесшее ему известность сочинение «Наставления в вере» (1536), составленное в духе ветхозаветной теократии. Кальвин многократно переделывал эту работу, пока она не приняла окончательный вариант в издании 1559 года.

Касательно предмета нашего размышления Кальвин считал, что светское государство должно быть полностью подчинено руководству церкви. В этом он сильно отступил от Августина, поскольку тот допускал возможность лишь частичного сотрудничества церкви и государства. У Кальвина же власть, не желающая опекать церковь, не могла считаться законной, то есть богоугодной. Этими же мыслями была переполнена и брошюра зятя Кальвина, Теодора Беза, направленная на оправдание физического преследования и казни еретиков.

Возглавив женевскую протестантскую общину в 1541 году, Кальвин приступает к воплощению ветхозаветного идеала построения царства Божьего на земле.

По Кальвину, неотразимость Божьей воли означала, что новую жизнь уверовавший человек должен получить сразу же и в максимальном своем выражении. Если этой разительной перемены на наступало, такового считали «изначально невозрожденным» человеком. По этой причине Кальвин разработал подробную регламентацию жизни находящихся в его подчинении людей и беспримерную «духовную» дисциплину в Женеве.

Под угрозой наказания отвергались как греховные излишества любые проявления развлечений, вплоть до громкого смеха на улице или ограничения в еде и одежде. Театры опустели, искусства пришли в упадок. Естественное течение жизни утратило жизненный пафос. Все были охвачены страхом возможных преследований, поскольку по городу рыскали специализированные отряды сыщиков, чье благополучие зависело от количества обнаруженных ими нарушителей. Люди стенали от такой «христианской власти» как от любого другого диктата, а все их «освящение» было явно вынужденным страхом наказания.

За период 1542-1546 годов в Женеве с одобрения Кальвина было вынесено 57 смертных приговоров и 76 постановлений об изгнании из города осмелившихся прекословить его взглядам. В одном лишь 1545 году более 20 мужчин и женщин были сожжены на костре по обвинению в колдовстве и ереси. Остальные провинности карались более гуманно – через обезглавливание, утопление, высылка, конфискация имущества, бичевание, штрафы и т.д. Численность подвергшихся различного рода наказанию исчислялась сотнями людей, при том что сама Женева имела население порядка 16 тыс. человек. К 1555 году Кальвин подвергает казни или изгоняет из города оппозицию и становится единовластным «женевским папой». Его мнение о подчинении государства церкви стало безоговорочным.

Как это могло случиться, что богослов, прекрасно понимающий запрет Нового Завета на физическое преследование еретиков (Мф. 13:24-30,36-43; Ин. 12:47; 15:18-20; Иуд. 9; Гал. 1:8-9; Тит. 1:9-11), мог написать следующие слова: «Тот, кто сомневается в справедливости приговора еретиков и богохульников к смертной казни, вольно или невольно разделяет с ними их вину. Речь идет не о человеческих полномочиях – так говорит Бог, устанавливающий вечную власть Своей Церкви» (цит. по: Schaff. History of the Christian Church. Vol. 3. P. 791).

Комментируя текст Мф. 13:38, Кальвин писал вопреки очевидному смыслу, что «поле есть церковь», поскольку именно это ему и нужно было увидеть в нем: хотя в церкви «вырывать плевелы» нельзя, можно – в мире. Таким образом право казнить еретиков родоначальник кальвинизма основывал на убеждении, что положение предопределенных к погибели неизменно, от них нельзя ожидать никаких изменений и раскаяния, потому что «так говорит Бог». Мало того, у Бога нет средств наказать виновного, как только руками и властью Кальвина.

Показательно, как в 1553 году по личному настоянию Кальвина (см. его письмо к Бодуэну в 1562 году) был казнен через сожжение крупный естествоиспытатель и богослов Мигель Сервет (1511-1553). Первым обвинением ему было выдвинуто то, что он высказывал антитринитарные идеи в духе христианского унитаризма, не менее еретические, чем воззрения Афанасия Великого, отстаивавшего Троицу с позиций христианского модализма. Вторым обвинением против него было несогласие с детокрещением. При этом имущество известного ученого было конфисковано, а он сам без права защиты был брошен в тюрьму, где провел три с половиной месяца при унизительном обращении с целью отречения.

Обвинение в отрицании Троицы было лишь косвенной причиной, поскольку антитринитарные свои труды Сервет написал ранее «Восстановления христианства» (1553), в котором открыто бросил вызов всему богословию Кальвина. Неудивительно, что для травли этого ученого Кальвину пришлось вступить в сговор с ненавистными ему католиками. Однако те, так и не решились предать смерти этого ученого и медика, организовав ему побег. Однако избежав смерти от рук инквизиции Рима, Сервет не смог избежать смерти от инквизиции Кальвина.

Когда Сервет неожиданно появился в той самой церкви, где проповедовал Кальвин, он был узнал и арестован. При этом Кальвин не хотел выступить в роли его обвинителя, поскольку по тем законам он должен был сесть в тюрьму до времени выяснения справедливости выдвинутого обвинения. Боясь предать дело независимым судьям, Кальвин посадил в тюрьму своего секретаря, которого снабдил нужными для следствия материалами. Действительно, его опасения оправдались, так что, когда дело повернулось не в его пользу, он открыл свои карты, признав, что это он является подлинным обвинителем Сервета. Такой маневр сработал: городской совет отступил от своего решения изгнать Сервета из города.

Соглашаясь с просьбой Сервета о замене сожжения на обезглавливание, Кальвин преследовал ясную цель: ему хотелось, чтобы дело выглядело гражданским, а не религиозным. Тем не менее городские власти не согласились на это, сделав Сервета именно религиозным преступником, что стало глубоко символичным и обрело широкий общественный резонанс. По этой же причине Кальвин не пожелал присутствовать на казни, но поручил осуществить эту черновую работу своему сподвижнику, Фарелю.

Умирая в пламени горящего костра, Сервет не прекращал взывать к Богу о помощи. Последний его душераздирающий крик был таким: «Господи Иисусе, Сын вечного Бога, помилуй меня!» Примечательно, что прощения Сервет просил не у Единого Бога, а у Его Сына, Иисуса Христа, Которого назвал Своим Господом. Это была самая большая его уступка христианскому учению, к сожалению, обращенная в пустоту. Сервет, всегда искавший справедливого богословского диалога с Кальвином и не побоявшийся показаться ему на глаза прямо на проповеди, теперь, находясь в пламени горящего костра, никак не мог поверить, чтобы истинный христианин мог совершать нечто подобное.

Оба и Фарель, и Кальвин до конца надеялись, что Сервет испугается сожжения живьем (римские палачи осуществляли такую казнь лишь над предварительно лишенным сознания человеком) и отречется от своих взглядов. На самом деле это им нужно было не для торжества правды, а для оправдания собственной жестокости, которую они обрушили на этого христианского еретика. Вот почему Кальвин позаботился, чтобы запоручиться мнением других лидеров Реформации, которые, однако, призвали его к менее жестокой расправе над виновным. Однако для Кальвина, охотно принимавшего других людей, весьма далеких от тринитарной ортодоксии, Сервет был ненавистен, поскольку обладал умом и характером, способными противостоять его авторитету. Изгнание из Женевы Кастеллио, свидетельствовало о том, рядом с собой Кальвин не мог терпеть одаренных и самостоятельных мыслителей, даже если их и нельзя было уличить в ереси.

Казнь над Серветом для Кальвина была делом принципиально важным. Она была призвана реабилитировать пошатнувшийся авторитет «женевского папы» от проигранного им недавно дела с Жеромом Больсеком, выступившим против доктрины предопределения Кальвина. Требование Кальвина казнить «еретика» было заменено на решение выслать этого влиятельного богослова из города. Если за Больсека было кому вступиться, то ненавистный испанец по происхождению Сервет был совершенно одинок. Справиться с ним  Кальвину не предоставляло никакого труда, так что он не мог противиться сопутствовавшей ему удаче.

Вскоре после насильственной смерти Сервета многие подняли свой голос против этого злодеяния. Так известный юрист того времени Пьер Буден публично высказал свое мнение на этот счет: «Я придерживаюсь точки зрения, что Кальвин не имел права возбуждать уголовное преследование из-за спорных религиозных вопросов» (цит. по: Цвейг С. Совесть против насилия. – Киев. 1989. – с. 308).

Городской чиновник Берна и ученик Эразма Роттердамского, Церхинтес писал Кальвину: «Я открыто признаю, что тоже принадлежу к тем, кто стремится уменьшить, насколько это возможно, число смертных приговоров в отношении противников нашей веры и даже в отношении тех, кто заблуждается добровольно. И что меня особенно склоняет к такой точке зрения, так это не только те места Священного Писания, но и примеры того, как поступают в этом городе с анабаптистами. Я сам видел, как тащили на эшафот восьмидесятилетнюю женщину вместе с дочерью – матерью шестерых детей, – которая не совершила никакого иного преступления, кроме того, что отказалась крестить их. Под впечатлением этого случая я стал опасаться, что судебные власти не будут держать себя в тесных рамках, в которые ты сам их хочешь заключить, и что мелкие заблуждения будут наказывать так же, как и крупные проступки. Потому мне представляется желательным, чтобы власти были повинны скорее в проявлении излишнего милосердия и понимания, нежели в решимости пускать в ход меч… Я же, со своей стороны, лучше отдал бы свою кровь, чем позволил запятнать себя кровью человека, который не заслуживает всенепременно смертной казни» (там же, с. 312-313).

Ему вторил его друг Кастеллио: «Ты казнил Сервета либо за то, что он думал, что говорил, либо за то, что он, согласно своим внутренним убеждениям, говорил, что думал. Если ты убил его за то, что он выразил свои убеждения, то ты убил его за правду, поскольку правда и состоит в том, чтобы говорить то, что думаешь, даже если заблуждаешься. Но если ты позволил убить его только лишь за ошибочность взглядов, то твоим долгом было бы попытаться склонить его к истинным взглядам или доказать ему с Писанием в руках, что каждый, кто заблуждается в отношении истинной веры, должен быть казнен» (там же, с. 336). Фактически, Кастеллио обвинил Кальвина в умышленном незаконном убийстве.